Долгие десятилетия отечественные историки закрепляли за ним ярлык «первого жандарма России». Еще в 60-е годы позапрошлого века с легкой руки А. И. Герцена оппозиционно настроенная публика превратила Александра Христофоровича Бенкендорфа в символ, который воплощал в себе весь деспотизм, произвол власти и жандармский порядок в государстве.
Его сЧитали «душителем» декабристов. Литературоведы были солидарны с историками. «Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами, но их главная пружина кроется в условиях жизни и деятелях характера графа Бенкендорфа», — писал лермонтовед П. А. Висковатый.
Этот субъективный посыл послужил позже поводом к построению концепции о специальном и старательно инспирированном политическом убийстве поэтов, осуществления которого добивались определенные круги в Петербурге. По мнению многих авторов, главными его действующими лицами были Николай I и А. Х. Бенкендорф. Эту теорию подхватили советские литературоведы, и дожила она до наших дней.
Но, как справедливо заметил в свое время С. М. Волконский, внук прославленного декабриста и правнук всесильного шефа жандармов, «если есть фигуры, ждущие оценки, то Бенкендорф ждет переоценки».
Это оказалось сделать возможным лишь в наши дни.
В 1826 году Александр Христофорович был назначен на должность шефа жандармов и стал начальником III отделения Личной Его Императорского Величества канцелярии. По долгу службы ему пришлось заниматься делом о бунтовщиках. Большой энциклопедический словарь, изданный в 1991 году, дал Бенкендорфу краткую и уничтожающую характеристику: «Участник подавления восстания декабристов».
Между тем исследователи движения декабризма давно уже были вынуждены признать порядочность Бенкендорфа на следствии по делу о «злоумышленниках 14 декабря». Его вопросы были всегда кратки и по существу, а спокойный и благожелательный тон располагал к беседе. Начальник III отделения неоднократно обращался к императору с просьбой о смягчении участи подследственных, обращая внимание на их тяжелое положение, здоровье и нужды. В его канцелярии сохранилось огромное количество просьб родственников декабристов: в большинстве своем они были решены положительно. Практически все декабристы в своих мемуарах отмечали доброту и сердолюбие шефа жандармов.
С А. С. Пушкиным же и с М. Ю. Лермонтовым тоже не все так, как нас учили в школе.
Личное общение Пушкина и Бенкендорфа началось 8 сентября 1826 года и продолжалось до кончины поэта. Сохранилось 58 писем Пушкина к Бенкендорфу и 36 писем его к поэту.
Настороженное отношение шефа жандармов к Пушкину не было тайной для их современников. Впоследствии оно послужило основанием для легенды, по которой Бенкендорф превысил свои полномочия по надзору за Пушкиным, руководствуясь якобы личными антипатиями. Но для этой версии оснований нет: позиция Бенкендорфа отражала отношение к поэту двора и ближайших к Николаю I правительственных кругов.
Когда после смерти Пушкина с невероятной быстротой распространялись стихи «На смерть поэта» никому не ведомого М. Ю. Лермонтова, Бенкендорф счел нужным не обращать на них внимание: «Ежели же мы примемся за преследование и запрещение их, то хорошего ничего не выйдет, и мы только раздуем пламя страстей». Как вспоминал один из современников, Николай I о крамольных стихах ничего поначалу не знал, потому что Бенкендорф не придал им значения. Лишь после того, как император получил их по почте с припиской анонимного «доброжелателя» «Воззвание к революции», шеф жандармов направил царю записку, где вынужден был дать скорее официальную, нежели идущую от души характеристику: «Вступление к этому сочинению дерзко, а конец — бесстыдное вольнодумство, более чем преступное…»
Лермонтова ссылают на Кавказ. Но прошло чуть больше полугода и А. И. Филосов, двоюродный дядя поэта, адъютант великого князя Михаила Павловича, сообщал в частном письме: «Михаил Юрьевич будет, наверное, прощен в бытность Государя в Анапе. Граф Бенкендорф два раза об этом к нему писал и во второй раз просил доложить Государю, что прощение этого молодого человека он примет за личную себе награду…». И действительно, вскоре Лермонтов был переведен в Гродненский гусарский полк, а в апреле 1838 года возвращен в лейб-гвардии гусарский полк.
Не политическое преследование неугодного поэта, а отношения между Россией и Францией в 1840 году стали причиной второй ссылки Лермонтова на Кавказ из-за дуэли с Э. де Барантом. И тут уж ничего нельзя было поделать. Французский посланник, волнуясь о дипломатической карьере сына, сделал все возможное, чтобы Лермонтов был наказан за дуэль.
К сожалению, судьба Александра Христофоровича, его личная жизнь совершенно не раскрыты ни в дореволюционной, ни в советской историографии. Даже потомки большой семьи Бенкендорф-Волконских собирали о нем сведения по архивам и пользовались устными семейными легендами. А в архивах рыться пришлось по одной причине. Давно было известно о том, что самые значимые события своей жизни Бенкендорф записывал в дневники и особые журналы. Когда в сентябре 1844 года Александр Христофорович умер, при разборке его бумаг обнаружили и мемуары. Удивительно, что его высокий пост и постоянная занятость государственными делами не мешали ему находить время, иметь желание, терпение и литературные способности излагать на бумаге тот обильный запас впечатлений и воспоминаний, который сложился за многие годы. Со свойственной ему немецкой аккуратностью он хранил в двух портфелях тридцать пять тетрадей, на страницы которых заносил свои воспоминания.
Лишь часть написанного на французском языке, иногда бегло и с неправильными речевыми оборотами, была переведена и опубликована еще при жизни Александра Христофоровича, когда редактору «Военного журнала» понадобилось в 1817 году поместить «вернейшие записки о военных действиях Отечественной войны и последних заграничных походах». В середине XIX века была опубликована еще часть записок. Обращение к Бенкендорфу было не случайно. Военные историки знали его как боевого генерала, мундир которого украшали многие русские и иностранные ордена, в том числе и боевой орден Святого Георгия 3-й степени. Нет, не в очередные пять лет «беспорочной службы», как это было принято в то время в России, а за смелость и мужество, проявленные в военных кампаниях, получены были награды.
Герой Отечественной войны 1812 года А. Х. Бенкендорф, так же, как и прославленный Денис Давыдов, стал одним из первых партизанских командиров. Он прикрывал отход нашей армии и командовал арьергардом. Отряд Бенкендорфа отличился под Звенигородом и Волоколамском. Когда же французы покинули Москву, именно его назначили первым комендантом освобожденной древней столицы России.
Отдельный летучий отряд Бенкендорфа сражался при Гросс-Бееренге, Лаоне, Сен-Дизье, освобождал Бельгию, брал Бреду и Амстердам. Его портрет занял достойное место в военной галерее Зимнего дворца.
В настоящее время мемуары А. Х. Бенкендорфа хранятся в двух государственных архивохранилищах Санкт-Петербурга. Они написаны по-французски и до сих пор полностью не переведены. Для нас представляет интерес та часть записок Александра Христофоровича, которая относится к дням его юности, когда он, флигель-адъютант, кстати, довольно легкомысленный и увлекающийся амурными приключениями молодой человек, отправился в 1802 году в секретную экспедицию с целью военно-стратегического осмотра российских крепостей. Возглавил ее генерал Е. М. Спренгпортен, яркий представитель XVIII века, личность замечательная в истории его времени.
Бенкендорф сделал записи о своем путешествии спустя двенадцать лет и очень сожалел об утрате дневника, который он тщательно вел: «Однажды одна столь же любознательная, сколь и ревнивая дама заглянула в него без моего ведома и, обнаружив там описание моих любовных похождений, в припадке ярости бросила его в огонь… Я вижу, что воспоминания ускользают от меня и представить полный отчет о том, что со мной произошло, могу весьма несовершенно».
Тем не менее, перед нами встает образ молодого человека, бесстрашного, мужественно переносящего невзгоды трудных дорог, отважного и решительного.
Экспедиция началась в феврале 1802 года. Спустившись по Волге, добрались из Казани до Оренбурга, а затем через Екатеринбург отправились в Тобольск. Отсюда Бенкендорф и художник Е. М. Корнеев, сопровождавший экспедицию, предприняли попытку добраться к Ледовитому океану, совершив поездку, полную трудностей и опасности. Полтора месяца на лодке они двигались по Иртышу и Оби, побывали на земле кочевых северных племен.
Живописная картина Кавказских гор в четырех верстах
от крепости Кисловодск. 1804. Акварель
Далее — Семипалатинск, маленький городок Красноярск, Иркутск, Якутск, Кяхта — граница с Китаем…
В середине зимы 1803 года экспедиция отправилась назад в столицу. Из Екатеринбурга Бенкендорф едет в Санкт-Петербург «с докладом о своем путешествии», а затем вновь соединяется с экспедицией Спренгпортена и направляется на Кавказ. Горячее желание «усовершенствоваться в воинском искусстве» приводит его вместе с другом М. С. Воронцовым в Тифлис, где они поступают волонтерами в Кавказский корпус и принимают участие в походе на Гянджу. Вот где ковалось мужество и воспитывалось бесстрашие: молодых людей не остановила в их стремлениях даже начавшаяся в Закавказье эпидемия чумы.
Новый, 1804 год Бенкендорф встречает уже в Херсоне, а затем отправляется в Стамбул, оттуда — в Грецию. Посещением нового государства Ионических островов и, в частности, острова Корфу заканчивалась официальная миссия генерала Спренгпортена. На Корфу Бенкендорф покидает генерала и остается при русском корпусе. Ему поручают обучение отряда греков-зилотов, влившихся в русскую армию.
Таково краткое изложение мемуаров Александра Христофоровича.
Восполняя по памяти события своей юности, Бенкендорф оказал нам величайшую услугу, так как поведал на страницах своей тетради о раннем периоде жизни будущего прославленного курорта Кавказские Минеральные Воды.
Бенкендорф рассказал, а художник Е. М. Корнеев тщательно зарисовал первозданную красоту Пятигорья и Кислых вод. Сейчас рисунки этого художника, иногда без указания даты и с неправильными названиями, неверной привязкой к топографии охотно публикуют историки, не задумываясь, что за рисунками стоит не менее интересное повествование будущего всесильного шефа жандармов.
Александра Коваленко
А. Х. Бенкендорф
Мое путешествие в земли полуденной волшебные края
Мы направились вдоль пограничной Кавказской линии и остановились в Георгиевске, главном городе Кавказской губернии. Вся эта пограничная линия защищает наши южные губернии от неспокойных и разбойных жителей Кавказских гор. Впечатляет вид этой знаменитой горной цепи, предела побед Александра Македонского и границы рабства, которое Рим навязал народам; сколько армий нашли на Кавказе свою погибель, сколько народов вышло оттуда для того, чтобы опустошать земли, внушать уважение и вызывать удивление! Посреди этой, покрытой вечными снегами, громадной горной цепи возвышается отовсюду видимый еще более величественный Эльбрус, который жители именуют Кот-гора.
Вид горячего источника в четырех верстах
от крепости Константиногорская. 1804. Акварель
Проехали в Константиногорск, маленькую крепость у подножия пяти гор, именуемых Бештау, примерно в 20 верстах от Георгиевска. Здесь находятся сернистые горячие воды, которые привлекают сюда великое множество самых разных больных. Мы оставили генерала и его супругу согревать их любовь в сере, а сами отправились еще на добрых 30 верст дальше, к минеральным водам, именуемым кислыми водами, которые имеют много сходного с водами Зельцера. Там мы обнаружили общество на водах, радушно предложившее нам разделить с ними их развлечения. Один полк стрелков и два казачьих полка охраняли здесь источники и больных и защищали их от посягательства черкесов, которые с крайним неудовольствием смотрят на это чужеземное заведение, расположенное в их горах. Здесь я познакомился с одним черкесским князем, именуемым Рослам-бек, братом Исмаил-бека (прототип героя поэмы М. Ю. Лермонтова «Измаил-Бей» — А. К.), который служил в наших войсках и был в тот момент в Петербурге. Сам Рослам-бек имел чин полковника и получал довольно значительную пенсию, но поскольку он уже несколько раз воевал против нас, то большого доверия к его лояльности не было. Тем не менее я с удовольствием принял его княжеское предложение поехать с ним на добрые 30 верст в горы, увидеть его жилище, его воинов и его сестру, которая слыла красавицей. Надо сказать, здесь почти невозможно увидеть ни одну черкешенку, а их красота столь славится, что я пренебрег предостережениями, которые мне делали, об опасности, подстерегающей русских в горах, к тому же еще несколько молодых людей присоединились к нам. Мы ехали несколько часов по горам мимо живописных селений и наконец прибыли в селение нашего князя. Он дал в нашу честь очень хороший обед на манер своей страны, показал нам своих лошадей, свое оружие и только мельком — свою сестру, у которой мы, правда, смогли рассмотреть фигуру, которая была великолепна, как у всех черкешенок, — их элегантное одеяние дает возможность показать ее. Потом мы вновь оседлали коней, и по сигналу стрелы, которую Рослам-бек самолично пустил из своего лука на невероятную высоту, более 400 черкесов в кольчугах и шлемах, вооруженных различным оружием, прискакали к нам во весь опор. Это была кавалерия наивысшего уровня, самая искусная и наилучшим образом вооруженная из всех, какие только могут быть. Наблюдая с самодовольным видом, как мы любовались его войском, князь заметил нам как бы между прочим, что у нас всего один конвой казаков. После того, как нам показали их манеру ведения боя и как точно они стреляют по цели во время скачки во весь опор из ружья, из пистолета и из лука, он так же церемониально проводил нас в наш лагерь, где все уже отчаялись вновь увидеть нас живыми и дружно укоряли нас за такое легкомыслие. Между прочим, этот самый Рослам-бек два года спустя разбил две роты наших стрелков, лишил двух пушек и объявил себя самым непримиримым врагом России».
Отрывок из воспоминаний А. Х. Бенкендорфа публикуется по тексту в журнале «Наше наследие», 2004 год, № 72, стр. 100.
Эта репродукция с гравюры по рисунку Е. М. Корнеева «Черкесская пляска» — одно из самых ранних изображений Кисловодска, зеленых холмов, ограждающих его от непогоды. Внизу, вероятно, колодец нарзана и примитивная хижина при нем. А на переднем плане — генерал Спренгпортен с супругой, князь Рослам-бек, живописная группа горцев, художник Корнеев играет на музыкальном инструменте, а рядом — наш герой, Александр Христофорович Бенкендорф внимательно наблюдает за происходящим.
